Ну вот и всё :)
Эти Форумы Лотоса завершают своё существование, как и было запланировано Новые Форумы Лотоса ждут всех и каждого. Новый подход, новые идеи, новые горизонты.
Если хотите продолжать старые темы, то открывайте их на новом форуме под тем же названием и оставляйте в первом сообщении ссылку на старую тему.
а ты со мной в игры играл?
и как понимать это заявление - ты просто более не будешь играть со мной, или же перейдешь к более решительным действиям? Ну, не томи, я хочу продолжение банкета.
знаешь, люди редко меня удивляют. Как правило, они довольно однообразны и предсказуемы. Но некоторые выделяются своей.. неоднозначностью. На этом форуме ты 2-й, удивляющий меня представитель рода человеческого. 1-м был Егор. После него, думал я, ни один не сможет взлететь так высоко. Ни один мелкий кроповийца, надоедающий своим писком. Но ты вот смог. Что-то такое ты умное там про полет говорил, вроде - не важно, кто летает, важна высота..
Ну чтож, тебе бы в таком случае полагалось знать, что чем выше, тем холоднее. И еще там летают большие туристические самолеты. Комар, пусть даже и такой выдающийся, как ты, на такой высоте не жилец ^_^
ага, ты решил, что я примеряю Люциферовы амбиции.. ^_^
очень остроумно, кстати
Злата,
Цитата:
чушь несусветная, Бахамут, мериться со мной,
во как
а... чем мериться?
хотел бы и я знать ^_^
BETERINKA,
Цитата:
Bahamut, для тебя важно быть значимым, замеченным, отмеченным,- необычным, не таким, как все! Вот и твой милейший ^_^, - знак твоей исключительности, оригинальности. Ты хочешь быть узнаваемым, тебе важно быть первым и единственным.
гм..
это все, что ты смогла увидеть во мне?
знаешь, раньше меня часто волновал вопрос - восприятие в контексте некоего усредненного провидческого "видения" - это способность объекта, или субъекта? Или это результат двунаправленного взаимодейстивия объекта и субъекта? Это акт? Единовременое разовое событие или процесс? Хотелось все разобрать на винтики. Метафизика - прекрасная штука, но без механики, без понимания голой сути явления она тает, как дым. Достаточно легкого ветерка, самой невиннейшей критики, и клочья тумана разлетаются. И все - ничего не остается. Без Небесной Механики Небесная Метафизика не многого стоит, разве что как картина какого-нибудь ван Гога, за которую готовы выкладывать суммы, сопоставимые с годовым бюджетом небольшого африканского государства. Мне немного обидно. За тебя, за себя. За нас. Ты увидела лишь то, смогла увидеть. А я показал тебе только то, что смог показать. Разумеется, все, что ты написала - верно. И в то же время - все это полная чушь. И если эти два противоречивых утверждения не уживаются мирно друг с другом и с тобой, значит, нужно подождать. Когда-нибудь, думаю, они уживутся. Впрочем, не факт.
Цитата:
Ты не приемлешь человека обычного, незаметного, не стремящегося к первенству, идущего прямой дорогой, - когда не о чем беспокоиться, - все понятно, все известно...
теперь приемлю, и не без твоей помощи ^_^
мне все же хочется как-то тебя отблагодарить
проще было, конечно, сделать тебе денежный перевод, но это так пошло, что даже думать об этом не хочу
позволь процитировать небольшое кусочек, точнее, два кусочка, из "Демиана" Гессе.
Разумеется, я мог бы все то же самое сказать своими словами, другими словами, но не хочу - во-первых, Гессе это уже сделал до меня, и мне не хочется, чтобы кто-то потом обвинял меня в плагиате, во-вторых, хочу просто еще раз, вместе с тобой, проникнуться силой мысли гения. Некоторые, наиболее интересные моменты я отметил.
Цитата:
Задумываться я начал лишь постепенно. Все мои мысли стремились обвинить меня и защитить Писториуса. И все кончались противоположным. Тысячи раз я был готов пожалеть о своем опрометчивом слове и взять его обратно — но правдой оно все таки было. Лишь теперь удалось мне понять Писториуса, выстроить перед собой всю его мечту. Мечта эта была — стать проповедником, провозгласить новую религию, дать новые формы возвышения, любви и поклонения, воздвигнуть новые символы. Но не такова была его сила, не такова его должность. Он слишком уютно устроился в прошлом, слишком хорошо разбирался в минувшем, слишком много знал о Египте, об Индии, о Митре, об Абраксасе. Его любовь была привязана к картинам, которые земля уже видела, а в глубине души он, наверно, сам знал, что новое должно быть новым и другим, что оно бьет ключом из свежей почвы, а не черпается из коллекций и библиотек. Должность его состояла, возможно, в том, чтобы помогать людям, ведя их к самим себе, как это он сделал со мной. Но не в том, чтобы давать им неслыханное, давать новых богов.
И тут меня вдруг обожгло озарение — для каждого есть своя «должность», но ни для кого нет такой, которую он мог бы сам выбрать, описать и исполнять, как ему вздумается. Неверно желать новых богов, совершенно неверно желать что то дать миру! Никакой, никакой, никакой обязанности не существует для пробудившихся людей, кроме одной: искать себя, укрепляться внутри себя, нащупывать свой собственный путь вперед, куда бы он ни привел… Это глубоко потрясло меня, и таков был для меня итог пережитого. Прежде я часто играл с образами будущего, мечтал о ролях, которые могли быть уготовлены мне, — поэта, может быть, или пророка, или мага, или еще кого нибудь. Все это был вздор. Я не для того пришел в мир, чтобы сочинять стихи, чтобы проповедовать, чтобы писать картины, ни я, ни кто либо другой не приходил в мир для этого. Все получалось лишь попутно. Истинное призвание каждого состоит только в одном — прийти к самому себе. Кем бы он под конец ни стал — поэтом, безумцем или пророком, — это не его дело и в конечном счете неважно. Его дело — найти собственную, а не любую судьбу, и отдаться ей внутренне, безраздельно и непоколебимо. Все прочее — это половинчатость, это попытка улизнуть, это уход назад, в идеалы толпы, это приспособленчество и страх перед собственной сутью. Во всей своей ужасности и священности вставала передо мной эта новая картина, о которой я не раз догадывался, которую, может быть, часто уже облекал в слова, но которую действительно увидел только теперь. Я — это бросок природы, бросок в неизвестность, может быть, в новое, может быть, в никуда, и сделать этот бросок из бездны действенным, почувствовать в себе его волю и полностью претворить ее в собственную — только в этом мое призвание. Только в этом!
Много одиночества я уже вкусил. Теперь я почувствовал, что есть более глубокое одиночество и что оно неизбежно.
Я не пытался умиротворить Писториуса. Мы остались друзьями, но отношения изменились. Лишь один единственный раз мы говорили об этом, вернее, говорил только он. Он сказал:
— У меня есть желание стать священнослужителем, вы это знаете. Больше всего мне хотелось стать служителем той новой религии, которую мы предчувствуем. Я не смогу им стать — я это знаю и знал, полностью не признаваясь в этом себе, уже давно. Совершать я буду другие священнодействия, может быть, на органе, может быть, еще как нибудь. Но я всегда должен быть окружен чем то, что в моем ощущении прекрасно и священно: органная музыка и таинство, символ и миф — мне это нужно, и я от этого не отступлюсь. В этом моя слабость. Было бы выше, было бы правильнее просто отдаться на волю судьбы без всяких притязаний. Но я так не могу; это — единственное, чего я не могу сделать. Может быть, вы когда нибудь сможете. Это трудно, это единственная на свете действительно трудная вещь, мой мальчик. Я часто об этом мечтал, но я не могу быть таким нагим и одиноким, я тоже бедная жалкая тварь, которой нужно немного тепла и пищи, а иногда и почувствовать близость себе подобных. Кто действительно не хочет ничего, кроме своей судьбы, тому подобных нет, тот совершенно один, и вокруг него только холодное космическое пространство. Это, знаете ли, Иисус в Гефсиманском саду. Бывали на свете мученики, которые с радостью шли на крест, но даже они не были героями, не были освобождены, даже они хотели чего то привычного им и родного, у них были образцы, у них были идеалы. Кто хочет только судьбы, у того уже нет ни образцов, ни идеалов, ничего дорогого, ничего утешительного у него нет. И этим путем надо было бы, в сущности, идти. Такие люди, как я и вы довольно одиноки, но у каждого из нас есть еще другой, у нас есть тайное удовлетворение, оттого что мы иные, что восстаем, что хотим необыкновенного. Это тоже должно отпасть, если человек хочет пройти весь путь целиком. Он еще и не должен хотеть быть революционером, быть образцом, быть мучеником. Это и представить себе нельзя…
Да, представить это себе нельзя было. Но можно было об этом мечтать, это предчувствовать, об этом догадываться. Иной раз, когда выпадали совсем тихие часы, я что то из этого ощущал. Тогда я заглядывал в себя и глядел своей судьбе в открытые настежь глаза. Они могли быть полны мудрости, они могли быть полны безумия, они могли излучать любовь или глубокую злобу, это не имело значения. Ничего из этого нельзя было выбирать, ничего нельзя было хотеть. Хотеть можно было только себя, только своей судьбы. На каком то отрезке пути туда Писториус послужил мне вожатым.
В те дни я метался как слепой, во мне бушевала буря, каждый шаг был опасностью. Я не видел впереди ничего, кроме бездонного мрака, в котором терялись и тонули все пути, какими я шел до сих пор. И в душе я видел образ вожатого, он был похож на Демиана, и в глазах его читалась моя судьба.
и еще, маленькая сказка
Цитата:
Порой меня охватывало недовольство и мучило желание. Я думал, что у меня больше не хватит сил видеть ее рядом с собой и не заключить в объятье. И это тоже она замечала сразу. Когда я однажды несколько дней не приходил, а потом смущенно явился, она отвела меня в сторону и сказала:
— Не надо держаться за желания, в которые вы не верите. Я знаю, чего вы желаете. Вы должны научиться отказываться от этих желаний или желать вполне и по настоящему. Если вы сумеете попросить так, что в душе будете вполне уверены в исполнении своего желания, то оно и исполнится. А вы желаете и тут же в этом раскаиваетесь, и потому боитесь. Все это надо преодолевать. Я расскажу вам одну сказку.
И она рассказала мне о юноше, влюбленном в звезду. Он стоял у моря, простирал руки и взывал к звезде, он мечтал о ней и обращал к ней свои мысли. Но он знал или полагал, что знает: человек не может обнять звезду. Он считал, что это его судьба — любить светило без надежды на исполнение желания, и на этой мысли построил всю свою жизнь как поэму о покорности судьбе и немом, непрестанном страдании, которое сделает его лучше и чище. Но все его помыслы были направлены на звезду. Однажды он снова стоял ночью у моря, на высоком утесе, и смотрел на звезду, и сгорал от любви к ней. И в миг величайшей тоски он сделал прыжок и ринулся в пустоту, навстречу звезде. Но в самый миг прыжка он подумал c быстротой молнии: это же невозможно! И тут он упал на берег и разбился. Он не умел любить. Если бы в тот миг, когда он прыгнул, у него нашлась душевная сила твердо и непреклонно поверить в исполнение желания, он бы взлетел и соединился со звездой.
— Любовь не должна просить, — сказала она, — и не должна требовать, любовь должна иметь силу увериться в самой себе. Тогда не ее что то притягивает, а притягивает она сама. Синклер, вашу любовь притягиваю я. Если она когда нибудь притянет меня, я приду. Я не хочу делать подарки, я хочу, чтобы меня обретали.
Вы не мoжeте начинать темы Вы не мoжeте отвечать на сообщения Вы не мoжeте редактировать свои сообщения Вы не мoжeте удалять свои сообщения Вы не мoжeте голосовать в опросах
Движется на чудо-технике по сей день
Соблюдайте тишину и покой :)
1999-2019
НЕ ЗДЕСЬ - это где? Есть такое место - "не здесь"?
